Страшные Истории

Рыжая вестница

То лето было очень жарким, сейчас уж такой жары нет. А я беременная была, вот мне и поплохело на покосе. Батька меня домой отпустил. Я у него любимая дочка была, самая младшая. Вот он и пожалел, видать. Стыдно было, конечно: все работают, а я, такая цаца, домой иду. Но уж очень тяжко было, рожать уже скоро собиралась. Решила я пойти не лесом, а в обход, через речку — обмыться хоть. Иду по дорожке, тут меня нагоняет девушка молодая. Одета обычно, в сарафан какой-то светлый, а красивая — глаз не отвести. Коса ниже пояса медная, глаза малахитовые — прям блюдца, а не глаза! И улыбчивая такая, а зубки ровные, белые. Нагнала она меня и говорит:

— Здравствуй! Можно с тобой пойду?

— Так дорога-то не моя, не купленная, — отвечаю. — Пошли, если в деревню путь держишь.

А у меня с собой хлеб был, да сыр домашний. А она худенькая. Я ей и предложила поесть, вдруг, думаю, голодная! Она отказалась вежливо и идет молча.

— Ты не бойся, хорошо родишь, и глазом не моргнешь. А сын твой потом большим человеком станет, гордиться будешь, — говорит мне внезапно.

Я растерялась сперва. Думаю, откуда она знает, что рожать боюсь. Да еще с уверенностью про сына говорит. Меня наша повитуха деревенская заверила, что дочка будет, как-то по животу углядела. Потом решила не обращать внимания, может, блаженная девка-то! У нас храм в соседней деревне имеется, так их там пруд пруди.

Не стала ей отвечать, а она идет и ухмыляется. И я молчу. Так и идем. Потом неловко стало, я ее начала спрашивать откуда она идет, да зачем к нам в деревню.

— Я к бабке Груне иду, зовет она меня давно. Дочка я ей, — говорит.

Тут-то я и убедилась, что блаженная. Бабке Груне, нашей знахарке деревенской, сто лет в обед, а девке лет 16. Бабка часто в храм ходила на молитвы, может, и пригрела убогую.

Только вот ведь в чем странность — девчонка разговаривает идет со мной, улыбается. Но близко не подходит, идет ровно через дорогу. Дошли мы до речки. А я и сама не заметила, как мне полегчало. И не пошла обмываться на реку, сразу на мостик пошла. Я через мостик перешла, говорю ей что-то, оглядываюсь, а она перед ним стоит, на меня смотрит и улыбается. Я ей кричу:

— Чего стоишь-то как каменная, пошли!

А она как рассмеется во весь рот! Громко так, страшно! На мостик забежала и в воду бултых. Вынырнула, кричит мне:

— Мне дальше нельзя засветло! Ночью приду! Ты добрая! Я к тебе еще приду! — с этими словами под воду и ушла. Я перепугалась, руки в ноги — и бежать до деревни! Да напрямую к бабке Груне. Все ей рассказала. А та и ухом не повела, говорит:

— Ночью если к тебе придет, не открывай ей. А днем если появиться — не бойся, слушай, что скажет, — дала мне травы спокойной, чтобы не трясло, да и выпроводила.

Дома я никому ничего не рассказала. А аккурат через неделю родила мальчика. Легко родила, как рыжая мне и обещала. Потом в заботах и думать про нее забыла. А она меня не забыла, появилась она у меня перед самым началом войны. Я белье стирала на реке, а тут она подошла. Поздоровалась со мной, да и говорит:

— Настасья, скоро будет страшно на земле. Люди убивать друг друга пойдут. И мужа твоего заберут. Так ты не рыдай. Сходи к бабке Груне и спроси молитву, которую надо читать. Читай, как она скажет, тогда Петр твой невредим вернется, — и опять в воду бултых. И пропала!

А потом была война. Петю моего забрали сразу, в июне 1941. Я тогда на коленях к бабке Груне приползла. Дала она мне молитву, наказала, как читать. Мужа я дождалась с войны. Ни одного ранения у него не было, хотя до Берлина дошел!

Хочу сказать, что все это время я никому, даже маме, ничего не рассказывала. И хотела бы, да не могла. Язык тяжелел прям!

Рассказала, когда бабка Груня померла, в тот же день. Получилось почему-то, как замок с языка сняли. А мамочка моя мне сразу поверила и рассказала историю про то, что у бабки действительно была дочь — Маруся. В 16 лет она утонула на реке нашей. Говорят, из-за любви утопилась. И была она просто красавица — коса рыжая ниже пояса, да огромные зеленые глаза.