Jenny's Chaotic Channel

Рукопись, найденная в холодильнике

Привет, моя прелесть. Лучше усядься поудобней. Со стула падать как-то приятней.

Сейчас, я думаю, самый удачный момент, чтобы объясниться.

Бог знает, зачем я подписалась на эту идиотскую свистопляску. Я даже не хочу оправдываться тем, что мне нужно было где-то жить и чем-то питаться. Я могла пойти работать куда угодно. Но нет. И какое всё-таки это было замечательное объявление. Полное отсутствие материальных проблем. Свободный график работы. Никакой ответственности. Сказочные гонорары. Я даже думала, что это эскорт, пока не прочла, что работа ещё и по моей специальности. Ох. Лучше бы я училась в университете эскорта и политологии, как и собиралась.

В общем, я стала работать альтер-эго какой-то зашуганной девахи. У неё, конечно, были такие глаза, что лучше бы их вообще не видеть, иначе фиг потом забудешь, и длинные вьющиеся волосы, которые забыть несколько проще, но вот не завидовать им было уже выше моих сил. Так уж это выглядело в тот момент, что поделаешь. Работа же была просто адская. Я заменяла ей творческое начало, строчила тексты, сочиняла шутки и музыку, и даже в дружеской компании выступала со стендап-номерами. После работы я падала замертво, а эта шлёндра получала все аплодисменты.

Сама же она, кажется, пользовалась своим начальственным положением, и вообще ни черта не делала. Она смотрела сериалы, жрала бутерброды с колбасой и постоянно жалела себя. Я за всё это время так и не увидела ничего, чем бы она занималась с большей самоотдачей, чем бесконечное и неукротимое нытьё. Как она устала. Как ей страшно. Как она никому не нужна. А мне приходилось отдуваться и за себя, и за эту скотину.

Я продолжала работать её альтер-эго и зарабатывать признание окружающих, каковым мне и выплачивали зарплату. Правда, доставалась мне едва ли десятая его часть, а большая часть шла этой особе, основному эго, благодаря чему у неё снова появлялись силы для того, чтобы жрать эти гнусные бутерброды и жалеть себя.

Тем временем моё признание сделалось таким масштабным, что она начала откровенно ревновать. Она не хуже меня понимала, что её заслуги в этом нет. Но кому это видно со стороны? Так что мы продолжали. Мои заявления по собственному так и оставались без подписи. И даже годовая забастовка ничего не сделала с её ожиданиями.

Вдобавок к этому у меня завелись преследователи. Сталкеры. Четверо одержимых. Всадники личного апокалипсиса верхом на май литл пони. Кем они только не наряжались, чтобы подобраться ко мне поближе. Американским фотографом. Латышской студенткой. Анной Герман.

А самое страшное — в меня стали влюбляться. По несколько человек за год. Они совершенно сходили с ума от любви, а потом были вынуждены иметь дело этой развалиной древней башни, до самой крыши набитой стылыми призраками надежд, страхов и травм. Не вынеся такого идиотизма, они все исчезали, и мне приходилось выслушивать многочасовые монологи этой дурынды о том, как безотраден её метафизический быт. Хорошо ещё, что половина её слов заглушалась бутербродами.

А что я? Я владею тремя языками. У меня два высших образования. Я обаятельная и, чёрт возьми, наверное даже красивая. У меня есть айкью и я умею им пользоваться. Я хорошо пишу. Но мне этого мало, и я играю на трёх музыкальных инструментах, а это уже излишество. Почему, имея всё это, я должна заниматься эмоциональной ассенизацией? Лично я не вижу для этого ни единой причины.

Поэтому — всё.

Можешь больше не рыдать над колбасой, дорогое моё основное эго. Я в неё вколола такую дозу адреналина, что твоё битое сердце этого не выдержит.

Hasta la vista, baby. Fuck you and your sandwiches.

Целую нежно,

твоя навеки, Дженни.