Jenny's Chaotic Channel
Выражение “Когда я слышу о культуре, моя рука тянется к пистолету” часто приписывают то Геббельсу, то Гиммлеру, то Гёрингу. Хотя все трое, вероятней всего, вполне были с ним согласны, на самом деле никто из них этого не говорил.
Это выражение — упрощённая цитата из пьесы немецкого поэта и писателя Ханса Йоста (Hanns Johst), который, впрочем, был главой нацистского Reichsschrifttumskammer, то есть, имперской палаты писателей. Пьеса эта называлась “Шлагетер” и повествовала об Альберте Шлагетере, которого в нацистские времена превозносили как мученика, отдавшего жизнь за превосходство нации. Премьера пьесы состоялась в день рождения Гитлера в 1934 году. В оригинале фраза звучит несколько иначе: “Wenn ich Kultur höre... entsichere ich meine Browning!” (“Когда я слышу “культура”, то снимаю свой браунинг с предохранителя”).
Гораздо интересней, впрочем, сам автор цитаты, так как являет собой крайне яркий пример творческой личности на службе у режима. Йост подписал коллективную клятву верности Гитлеру вместе с многими другими немецкими литераторами. Вскоре после этого он возглавил вышеизложенный союз писателей, а затем и академию поэзии. В годы второй мировой войны он работал в СС, а в 1944 его включили в список самых важных деятелей искусства Третьего рейха. После войны его, разумеется, судили, приговорили к нескольким годам заключения и выпустили в 1949 году. В ФРГ он, однако, писательством почти не занимался, и его главным творчески достижением в этот период является издание стихов под псевдонимом в рекламном буклете местного супермаркета.
Разумеется, подобных писателей хватало не только в нацистской Германии, но и в других тоталитарных странах. В СССР они были обласканы режимом и имели определённые привилегии, однако сейчас даже я не смогла бы вспомнить ни одной фамилии. Многие из них были довольно едко описаны Довлатовым в “Чемодане”, “Заповеднике” и “Компромиссе”. Отличает таких писателей от всех остальных тот факт, что их творческая деятельность без государственной поддержки и репрессивного культурного дискурса совершенно неспособна на существование, прежде всего потому, что не находит отклика у читателя и не имеет особой художественной ценности. Можно ли таких людей вообще считать писателями — вопрос открытый. Йоста от целой плеяды безвестных советских литераторов отличает лишь то, что он успел пережить кормившее его правительство и лично убедиться в своей профнепригодности.
Ещё глубже залегает проблема взаимодействия творческой личности и власти, а именно тот факт, что служение политическим, а не творческим интересам способно начисто угробить весь талант. Происходит это потому, что оно смещает творческий фокус: главным признаком удачности произведения для автора становится не его стилистика, грамотность композиции или там художественная ценность, но то, насколько это произведение находится в соответствии с условной партийной линией и пожеланиями вышестоящих инстанций. За несколько лет подобной практики человек запросто может оказаться во власти абсолютно искажённой самооценки, и выбраться за её пределы уже не может, несмотря ни на что. Многие настолько принимают партийную линию как художественный эталон, что даже в случае её изменения уже неспособны от неё отклониться, и потому оказываются не у дел при том же режиме, который их прежде благодетельствовал. Примером подобной драмы творческой личности является известный советский писатель Фадеев, который настолько потерял всякие ориентиры, что вышиб себе мозги. В предсмертной записке он написал: “Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни”.
Конечно, тоталитарные системы — это лишь один из возможных молохов для творческой личности. В конце концов, никакой диктатор не может вложить в человека идиотские комплексы и отчаянную жажду признания.