Глазарий языка

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Когда А. С. Пушкин заканчивает свое самое известное стихотворение словами «...как дай вам Бог любимой быть другим», мы чувствуем, что это очень уместно. Не потому что нас восхищает здесь какая-то жертвенность самоотречения, искренность чувства, что-то еще, а потому, что мы понимаем: именно здесь положен предел лирическому роду. Появление этого неназванного «другого» в качестве непосредственного героя: придание ему слов, мыслей, характеристик, поступков — немедленно превратило бы лирическое стихотворение в малую эпическую форму.

Три персонажа — необходимое и достаточное количество для сюжета. Дело не только в том, что так образуется пресловутый любовный треугольник (хотя и показательно, что в лирике подобная расстановка героев невозможна); дело вообще в том, что эпос есть воплощенная троичность. Неслучайно гегелевская триада «тезис — антитезис — синтез» находит себе идеальное воплощение именно в эпическом роде литературы: мир в состоянии покоя — столкновение выведенных из равновесия враждующих сил — возвращение к состоянию покоя. Ошибочно в этой связи, например, поддаваясь магии заглавия, считать, что в «Отцах и детях» И. С. Тургенева два антагонистических начала.

Не менее, чем троичность эпоса, очевидна внимательному читателю бинарность тонической лирики. Стопа анапеста, которая включает три слога, состоит меж тем из двух частей: предударной и ударной. Античный гекзаметр насчитывает шесть стоп, но предполагает лишь два варианта их заполнения. Катрен распадается не на четыре строки, а на два двустишия. И т. д.

Почему мы говорим только о тонической лирике? Кажется, все дело именно в ее фундаментальном признаке — чередовании сильных и слабых мест. Есть одно любопытное свидетельство в пользу этого умозаключения: наиболее известные трехстишные строфические формы получили распространение в культурах, использующих силлабическую систему стихосложения: хокку в Японии, терцины в Италии, ритурнели во Франции. Что касается русской поэзии, мы можем назвать немало произведений, представляющих собой одиночные строфы-двустишия, но вряд ли хоть одно, которое является трехстишием.

В общем, начав писать «Я вас любил...» двухсложными стопами, А. С. Пушкин абсолютно исключил возможность появления в нем «другого», пусть и более счастливого любовника.

Задать вопрос @UchenyjBot