Другой английский inter alia

Встречался я с одним англичанином, специалистом по русской литературе, который за годы жизни и учёбы в России выучил русский превосходно и лишь интонация выдавала в нём иностранца. И то, если прислушаться. Он, однако, признавался, что когда читает Чехова, он всегда опасается, что лишенный непосредственно интуитивного восприятия русского языка как родного, может упустить какие-то тонкие оттенки чувства и смысла. Хоть рационально себя и успокаивает, что он понимает все в тексте, а в знании чеховской драматургии, с ним никакой обычный русский и рядом не стоял, но легкий невроз его точил. Поднялся ли он до подлинной глубины понимания смысла слов чужого языка или что-то, некий невыразимый остаток, всегда будет ему, чужаку, недоступен?

С другой стороны, у него был уникальный шанс встретиться с Языком как в первый раз и увидеть каждую его молекулу, которые невидимы для носителя, которые погружены, подобно айсбергу, в темные воды его языкового бессознательного. У Шкловского есть термин "остранение"—неожиданного свежего взгляда на уже ставшее привычным, воскрешение слова. Он все время говорил, что мир запыляется, и мы перестаем его ощущать. Стекло жизни запыляется, и человек живет тускло, а литература, писатель с сюжетом протирает это стекло и делает её опять осознаваемой, яркой, ощущаемой. Тому, для кого язык родной, достичь этой свежести и чуткости восприятия ткани этого языка, возможно усилиями большого писателя или личную тонкую чувствительность. Иностранцу эта первозданность дана как дар входящему в чужое Слово.