check your age privilege

Стойкое ощущение, что скандал вокруг моего спектакля "Абьюз" должен быть отражен и в этом канале, раз уж он феминистский, а меня как раз и обвиняют в том, что я плохая феминистка. Публикую здесь свой пост из фейсбука. Короткое дополнение: Олю Ахметьеву звали на предпрогон спектакля (до премьеры), ее решимость к конфронтации проявлялась задолго до этого выступления. Жуткую по тону статью Котенева приводить здесь не буду: кто захочет, найдет сам. На Dailystorm вышел текст с подзаголовком “Драматург Наталья Зайцева описала в пьесе жизнь своей знакомой, не спросив у нее разрешения”. Затем исправили: “Драматург Наталья Зайцева описала в пьесе жизнь своей знакомой. Знакомая считает, что у нее не спросили разрешения”. Но смысл текста сохранился.

Моей прямой речи там нет, так что отвечаю на обвинения здесь.

1. Я не “описывала жизнь своей знакомой”. Истории вымышленной Марины и реальной Ольги Ахметьевой коренным образом не совпадают. Главное и стартовое событие в пьесе – изнасилование дочери отцом. Героиня весь спектакль выясняет, было это или нет. Громадный и самый значимый слой в спектакле – это тема детской сексуальной травмы, нанесенной родственниками. Материал для этого сюжета я собирала, опрашивая знакомых, посещая психотерапевтическую группу, беседуя с терапевтами, а также из статей и книг.

Событие, в котором Ольга Ахметьева узнала себя, – это суд за ребенка. Похожий сюжет появляется в последней части спектакля.

Когда автор статьи Антон Котенев утверждает, что “«Абьюз» — это история вполне реального человека, поэта и феминистки Ольги Ахметьевой. Изменены разве что имена героев”, он лжет. “Абьюз” – это спектакль про инцест, про сексуальное насилие отцов над дочерьми* (само название отсылает к психотерапевтическому сленгу, хотя имеет и более общую коннотацию). В реальной истории Оли Ахметьевой этого сюжета нет. Когда Котенев пишет, что в спектакле “глава семьи — это Иван Ахметьев”, он выносит очень опасное обвинение конкретному человеку. В нашем спектакле Петр – это не Иван Ахметьев. В том “абьюзе”, о котором идет речь спектакле, никто Ахметьева не обвиняет (кроме – косвенно – Антона Котенева, очень неаккуратного журналиста).

2. “Знакомая считает, что у нее не спросили разрешения”. Я спросила разрешения, когда брала интервью. Этому есть подтверждения, включая собственно запись интервью.

Таких интервью, как с Олей, я взяла не меньше десятка, и многие, кто их давал, помнят, как я описывала свое намерение. Речь не шла о документальном спектакле, сделанном по принципу “бус”, когда несколько вербатимов звучат один за другим – такой жанр мне казался мало перспективным и не способным привлечь внимание большой аудитории. Я не знала, что я сделаю, но мне хотелось сделать что-то художественное и не лишенное психологической правды.

У меня остались черновики той поры, где все действие происходит на небесной психотерапевтической группе для насильников, в которой апостол Петр беседует с “плохими отцами”. Ужасная графомания, но не нон-фикшн ни разу. Также был замысел – описать историю Зигмунда Фрейда, который под влиянием общества усомнился в собственном исследовании, что многие отцы венских семейств насиловали дочерей, – и придумал комплекс Электры. Эта идея до сих пор кажется мне отличной. Но она не прошла искусственный отбор.

Еще раз повторяю: это не док. Я не рассказываю и никогда не планировала рассказывать историю конкретной Оли или Маши или Наташи. Я взяла куски их историй и сделала их частью другой, вымышленной, заменив все имена и реалии: не так ли пишут художественные произведения?

3. Меня обвиняют, что я недостаточно чутко отнеслась к возможным страданиям Оли при столкновении с фактом спектакля. Что я должна была советоваться с ней и повторно подтверждать ее согласие, делая спектакль. Что это моя задача – уладить конфликт. Что хорошие феминистки так не поступают.