Коротышки
Пустота пустоты
Игорь Нилов
- Всё пропало, Ильинишна! - вопил Митрич. Вытянув перед собой дряблые руки старик лапал клейкую тьму, будто взбитое тесто.
Тьма кряхтела, шуршала в поисках спичек. Наконец, не отыскав их, ответила старушечьим голосом:
- Чего расскрипелся, дед? Подумаешь, ненароком самовар опрокинула.
- Самовар, - зло передразнил Митрич. - Много ты понимаешь. Это же аксис мунди — ось мира!
- Ризетку чаем залило — вот тебе и мунди, - огрызнулась старуха. - Пробки, поди, сгорели.
- Дура! - выругался всердцах Митрич. - По твоей милости теперь тьма кромешная и чай весь по полам расплескался.
- Так зажги свет сызнова, - ехидно предложила Ильинишна.
- Не выйдет у меня, ты ведь знаешь, - сказал старик и опустил немощные руки. - Сходить что ли Палыча кликнуть, пусть пробки заменит, - и малость помолчав добавил, - нет, лучше обожду, покуда полы просохнут, а то посклизнёшься и ага.
- Ну и хозяин! Горазд только на полатях кверху пузом лежать.
Митрич почуял, что Ильинишна с досады махнула рукой.
- Уж тебе-то укорот дать сумею! - Митрич сжал сухонькие кулачки. - Дождёшься — низвергну опять. Забыла как целую вечность в погребе жила, как там одними соленьями кормилась?
Старуха притихла, лишь изредка что-то ворчала себе под нос. Тикали ходики. За плинтусом пел сверчок. Урчал во сне кот Васька. Но Митричу чудилось, будто нет уже ни Васьки, ни сверчка за плинтусом и тикают вовсе не ходики, а тихонько в голове постукивают мысли. За непроглядной тьмой притаилась вечная пустота.
- А, может, и хорошо, что всё разом сгинуло, - молвила из пустоты Ильинишна.
- И не жалко тебе, ведь жили-то как, - сокрушённо вздохнул Митрич.
- Как? Мучились больше. Тебе же никакого дела, а остальным сплошь заботы да печали. Разве это жизнь?
- Всяко лучше, чем вот так во мраке. Ведь ничего кругом! - Митрич пошарил ногой в темноте. - Даже вон галоши куда-то запропастились.
- А по мне, тьма правильней света. Не то что пороков, самоё себя не узришь. Жили-то, будто сквозь сон. Очнёшься на миг да вновь забудешься. А тьма она тьма и есть, в ней всегда тихо да покойно. Из неё ведь являемся, туда, стало быть, и дорога.
- Ишь, раскудахталась! Небось, назло самовар-то перевернула? Так и завидуешь мне? Да только мысли твои никчёмны и не тебе со мною тягаться. Вот погоди у меня, низвергну!
- Да куда низвергнешь-то, хрыч старый? Некуда! Профукал ты всё!
Ильинишна зашлась желчным смехом. В гневе хотел было Митрич запустить чем-нибудь в гадкую старушку, да под рукой ничего не оказалось. Он вскочил и, позабыв о галошах, ринулся во тьму внешнюю.
Долго звал он Палыча. Понапрасну ждал ответа. Но вдруг его осенило:
«Раз уж всё пропало, то почему я ещё есть? Может, потому что я не я и никогда я не был. Вообще ничего не было: ни света, ни тьмы, ни жизни, ни смерти. Что же было? Пустота, нарядившаяся в их одежды? Значит и пропадать нечему, ведь ничего, кроме пустоты, нет. Да и пустота пуста, и её тоже нет. Но кто тогда, вместо меня, мозгует об этом?».
Где-то на самом краю ненаставшего пространства заливисто храпел Палыч, подложив под голову потёртую сумку с инструментом.