Προτο Τρανκοβ

Можно сказать, что за время, прошедшее с конца XX века, на территории нашей страны (вопрос о неполитических границах которой тоже плавает в воздухе) оформилось три основных идентичности.

Первая — это условно идентичность постсоветская, самая массовая и самая инертная. Что, впрочем, вполне понятно и на персональном уровне оценкам и осуждениям подлежать не должно. Корабль, который только что бросало по бурям, всё ещё немного штормит, и пассажирам не до рефлексии.

Вторая — условно советская/антисоветская. Это советские люди, которые не обязательно застали СССР, но которые, в силу личных и иных причин, существуют в том бытийном контексте, который СССР создавал; это люди из предыдущего поста, люди, остающиеся в рамках советской реальности. Их основной фокус — это рефлексия советской действительности, её оценки, анализ её последствий и проявлений в настоящем, экстраполяция советского опыта на весь исторический опыт государства (=народа, как правило, но тоже не всегда). И война тупоконечников-советчиков и остроконечников-антисоветчиков между собой (тоже часто экстраполируемая на метагалактический уровень).

Собственно, для вот этой второй идентичности и был когда-то придуман праздник Дня Народного Единства (ход вполне логичный, так как советскому человеку к появлению новых и отмене старых праздников не привыкать).

Если помните (а все должны помнить), день 4 ноября был придуман для того, чтобы сохранить привычные осенние «долгие выходные», но при этом отвязать их от дня 7 ноября, который по праву узурпировали КПРФ и сущности поменьше, но из той же орбиты. Логика справедливая: праздник за госсчёт, а сливки снимает левая оппозиция. Отсюда и название: мол, хватит делиться на красных и не красных, давайте все объединяться, как когда-то в народную войну 1612 года.

Замысел был по-своему красивым и даже дальновидным, ибо не просто пытался перевести идейное противостояние в пацифистский контекст, но и кидал своеобразную кость «красно-коричневой» аудитории, по инерции поддерживавшей КПРФ, как единственную легальную политическую силу, покровительствовавшую ей. Земское ополчение было, в прямом смысле, борьбой с интервентами в Кремле, что буквально соответствовало «красно-коричневой» риторике, содержавшей устойчивые обороты вроде «сырьевого придатка» или «колонии запада».

С другой стороны, культурный контекст вокруг Земского ополчения органично встраивался в антисоветскую систему ценностей, благодаря музыке Глинки. Так, «в пику совку» одним из первых резких изменений было возвращение его опере репертуарного имени «Жизнь за царя» (в СССР она шла как «Иван Сусанин», и часто с купюрами); хор «Славься» из неё до 2000 года часто использовался как неофициальный гимн наряду с официальным, тоже авторства Глинки (нередко даже в рамках одной аранжировки). Более того, обе эти музыкальные темы имеют широко укрепившееся одно и то же неофициальное название «Патриотическая песнь», из-за чего многие их путают или считают разными частями одного произведения.

В общем, всё было задумано грамотно и правильно, НО НЕ ВЗЛЕТЕЛО. Коммунисты продолжили праздновать 7 ноября, сочтя перенос выходных очередным демаршем «антинародной власти», а «антисоветчики» сочли это уловкой, подачкой и отказались признавать «казённый праздник». Вдобавок, в 2000 году был возвращён гимн на музыку Александрова (о нём надо говорить отдельно), что было воспринято этой публикой, как очередные посягательства на ельцинские свободы, и полупрозрачный оперный контекст вокруг исторического события даже близко не скрасил их бомбалейо. Постсоветские же люди так и вообще ничего не заметили, сочтя произошедшее простым переносом выходных поближе к началу месяца.

Итак, мы снова упёрлись в историю Минина и Пожарского.

Самое время, как говорится.