Бесплатное пробное просветление

Я иногда натыкаюсь на мнение, что интерсекциональный феминизм — это такая лайт версия для новичков. Не хочешь углубляться в теорию? Боишься запутаться в сложных терминах? Просто скажи, что ты принимаешь всех! Ведь любить и уважать людей со всем противоречивым багажом из идентичностей, привилегий и личного опыта — это так просто! А тот, кто не может просто так влиться в наш разбитной интерсекциональный хоровод, тот просто злой и ограниченный человек. Когда мы говорим об интерсекциональности, мы часто вспоминаем историю лавандовой угрозы (lavander menace) или о зарождении черного феминизма в 60-е. В обоих случаях отказ от инклюзивности был вызван предрассудками. Гетеросексуальные белые женщины из NOW не хотели, чтобы их ассоциировали с лесбиянками или афроамериканками, потому что боялись, что это понизит статус всего движения и обесценит их работу. И именно благодаря тем, кто смог преодолеть навязанные с рождения стереотипы, мы теперь можем удивляться, кому вообще могли помешать лесбиянки и афроамериканки. Мы же все сестры! Нам нечего делить! Есть и менее популярные примеры. Например, когда известная японская феминистка Чизуко Уэно выступала на конференции в Пекине, призывая феминисток из других азиатских стран объединиться, она встретила яростное сопротивление корейских делегаток. Ким Пу Жа, феминистка и известная в Корее исследовательница темы станций утешения, напомнила Уэно, что японские солдаты вторглись в ее страну и превратили корейских женщин в рабынь. «Моя страна была захвачена солдатами вашей страны. Нельзя так просто говорить, что мы должны забыть о национальных границах. Утверждать, что феминизм не имеет ничего общего с национализмом, значит ничем не отличаться от западных феминисток с их этноцентрическим мышлением». Для корейских, китайских и тайваньских женщин принятие дружбы японских феминисток не ограничивается признанием того, какие мы все разные. Для них это вопрос преодоления национальной травмы. Для японок предложение дружбы жертвами агрессии их страны — это больше, чем отказ нести ответственность за действия своих соотечественников. Да, они сами никого не насиловали, но они не могут перестать быть японками, также как они не могут изменить прошлое. Несмотря на то, что у японок и кореянок гораздо больше общего опыта, японкам было бы легче найти общий язык с женщинами из Ганы или Исландии, просто потому что вместе со своими идентичностями они не несут ответственность за боль, причиненную другим. Мы не выбирали наш пол, страну рождения, социальный класс и состояние здоровья. Но мы вынуждены жить с этим всю нашу жизнь, даже если нам удастся поменять паспорт или круг общения. Мы не можем говорит о бремени идентичности только с позиции дискриминации. Мы не можем игнорировать тот факт, что пересечение идентичностей создает парадоксы, при которых ты являешься одновременно элитой и аутсайдером, жертвой и агрессором, частью проблемы и частью решения. И признать и принять это гораздо тяжелее, чем просто поделить мир на чужих и своих. Это сложнее всепрощения и попустительства, это сложнее слепой ненависти и веры, что некая высшая сила покарает неугодных. Это сложно для всех, даже для самых добрых и принимающих. Но это не значит, что к этому не стоит стремиться, потому что, если честно, я не представляю другого способа нам всем ужиться на этой маленькой планете. И вот этот сложный и болезненный процесс принятия других в качестве многомерных и противоречивых личностей и отказ от упрощения живых людей до ярлыка — вот это и есть интерсекциональность. А не хоровод из разноцветных детишек на советской мозаике.