вилисов скорбящий

2/2 Что мне свойственно в большой степени? — тотальное равнодушие к людям; обычная нарциссическо-истероидная черта. Что со мной случилось впервые за прошедшую неделю? Я без минимального внутреннего сопротивления сделал шаг и вышел из этого равнодушия навстречу человеку, с темпераментом и миропониманием которого у меня точек пересечения столько же, сколько хороших режиссёров визуального театра в России — пересчитать хватит одной руки, сжатой в кулак? Мы с Евг. в последний день разговаривали 2.5 ч. и единственное, чего я действительно хотел, это вырваться за рамки обычного отстранения к таким необязательным людям, не хотел махать раздражённо рукой и уходить, а хотел наладить какой-то базовый психологический контакт (при уже случившихся других контактах) при всей разности. Видимо не было ответной интенции, поэтому можно сказать, что не вышло. Это вот новости из мира пользы влюблённостей: через иррациональную привязанность хочешь-не хочешь познаёшь Другого. И мне было странно и интересно в себе этот позыв обнаружить и тем более его реализовать, пусть и безуспешно.

Ещё меня шокировал этот удивительный мир человека, который не заглядывает в себя и прямым текстом об этом говорит: «не хочу видеть себя со стороны», «рефлексии у меня нет». Я до сих пор не очень понимаю, — это или разность подходов и окей, или же человек, не идентифицирующий себя в реальности — заведомо более худшая версия человека, чем тот, кто идентифицирует. Беньямин из Москвы в январе 1927-го уезжал «в слезах, держа чемодан на коленях» — дистиллированным коммунистом стать не вышло, с бабой не вышло, чистый перформанс власти впечатлил, но неприятно. Я так себе допускаю самонадеянно, что он после этого опыта не очень понимал, куда дальше жить. Вот и я почему пишу — теперь не очень понимаю, куда дальше жить, в какую сторону. Возвращаться в нск — значит сужать жизнь, чего я до сих пор в принципе намеренно хотел; теперь хочется расширить. И вспоминая то, с чего этот телеграм начинался — с месяца в психиатрической клинике в 20 км от Благовещенска, — я сегодня как-то внятно проговорил довольно очевидную вещь: за пределы себя продуктивно выходишь тогда, когда оказываешься в некомфортном положении.

Эта неделя возвращает к каким-то базовым ценностям, которыми я в равнодушии к людям пренебрегал: «должно же быть что-то личное» (про совместные фото), «вот на память» (про сувенир) — оказывается, бывает и так — личное, на память — и это оказывается важно. Или неважно, — ещё один повод для сомнения: изменения происходят слишком быстро и ты от желания одной вещи скачешь к желанию другой и не успеваешь запомнить своё предварительное состояние, чтобы оценить перемены постфактум — развитие это или тривиализация. Вот когда внезапно хочется, извините, «простой человеческой нежности» — это развитие или наоборот? — и так далее. Я вот пишу «веду себя как в поезде» — и действительно начинал это писать сегодня в поезде. Богоспасаемый Беньямин там же, в МД, пишет в том смысле, что «любовь это то, что кончается». И я согласен, конечно, и отсюда хочется чисто текстуально как бы оставить что-то позади, откуда-то уйти, завершить этап. Я не могу сказать, что я покинул город — я туда вернусь, ага? Ушёл из последней недели декабря? — тоже странно. Строго говоря, я ухожу из однокомнатной квартиры на улице Псковской, по дороге куда впервые 21 декабря я не нашел автобус, пошёл пешком через снежную бурю, как-то необязательно наебнулся в снег, даже не раздражившись, а только удивившись, и по дороге откуда 27 декабря я тоже шел пешком и видел — вот уж раз для СПб — куски синего неба и даже солнце. Из таких убогих и очевидных знаков складывается изящество моих условно дневниковых текстов. А неделя эта — она меня перепахала. Я оставляю её за спиной.