Толстые люди в просторных футболках

Слово “волонтер” вызывало у меня всегда некоторые подозрения.

Логика была такая.

Учительница по английскому в институте всегда спрашивала домашнее задание с вот такого захода - ‘Any volunteers’?

Это и само по себе пугало. Но пугала так же и переводная калька, возникавшая в голове автоматически.

Добровольцы?

А добровольцы - это всегда что-то тревожно-героическое. Комсомольцы, добровольцы.

Добровольцы вызываются, чтобы идти на смерть.

Но такова логика узковатого моего постсоветского мышления.

Сейчас же логика иная.

В России в этом году 72% россиян побывали волонтерами. То есть, добровольцами. И, думаю, многие выжили.

Это, конечно, в первую очередь, связано с Чемпионатом мира. Люди, я уверен, просто бежали волонтерствовать. У пунктов информации видел толпы молодежи в майках ЧМ и с бейджиками. Трудно сказать, насколько их работа была полезна, но она явна им нравилась.

То есть, в этом был элемент приучения к бесплатному труду ради общественного блага.

Но и за пределами ЧМ я наблюдаю многих, кто собирает одежду для бездомных, организует ярмарки в пользу сирот и всячески помогает нуждающимся.

Тут работает иная логика. Кому много дается, с того много и спросится. И лучше спрашивать с себя самому.

И чем больше спрашиваешь, тем яснее заявляешь - да, дано немало.

То есть, добровольчество - это еще и элемент самоидентификации. Мол, да, я могу.

Многие сегодня могут. Не только лишь все.