Everybody's Doing It Now

А дальше «мама!» просто слетает с катушек в бездну сюрреализма. Взрыв, и все в огне, я в красной шапке, я на коне. Толпа Поклонников устраивает анархию прямо в доме. Кровь, Муки, Жертвы, Потери, Грех, Смерть, Гроб, Гроб, Кладбище, Пидор, машины горят на каждом шагу, — аллилуйя, аллилуйя! А Она всего лишь готовила Ужин. Медведь в замешательстве, — как его анекдот превратился в фантасмагорическую притчу о судьбах человечества и природе творчества? Что за бардак вокруг? Кто все эти люди? Кто вызвал ОМОН? Почему ребенок жарится на вертеле? Медведь хочет сбежать из этого безумия, и мчится, что есть мочи, куда глаза глядят, но выбежав на относительно тихую опушку видит табуретку, а на ней — в белом венчике из роз самого Даррена Аронофски. Белы его одежды, прекрасен лик и сложны щи. Табуретка сияет божественным светом и поднимается в небеса, а режиссер под простенький гитарный перебор исполняет 700-й куплет песни Леонарда Коэна «Hallelujah», в котором пересказывает все проблемы бытия от сотворения мира до сотворения фильма «мама!» «Даррен, ты че?» — дрожащим голосом спрашивает вконец охреневший медведь. «Что ты хочешь мне предъявить?» — слышится громогласный голос свыше — «Назвать меня пошляком? Перечислить все отсылки к другим фильмам, которые увидел тут за последние два часа? Обвинить в мизогинии и эксплуатации женской природы? Может, ты хочешь запретить мне высказываться сразу обо всем на свете? Чего еще запретишь? Делать метафору из всего, что тебя окружает? Или ты такой утонченный эстет, что тебе метафоры мои не нравятся? Скажешь, я не умею эпатировать? Что мои гениальные сюжетные повороты быстро перестали тебя шокировать и превратили происходящее в утомительную, невразумительную ебанистику? Моя серьезность смехотворна? Кто тебя заебал? Я?!

А ну-ка слушай сюда, животное. Я тебе не линейка, чтобы у меня было чувство меры, и не вафельная трубочка со сгущенкой, чтобы у меня был вкус. Для меня не существует слишком больших тем, слишком лобовых метафор, или слишком громкого пафоса. Меня невозможно остановить, мне нельзя ничего запретить, — ведь я Творец, Создатель, Режиссер-Визионер. Я создал этот мир, где все подчиняется исключительно моей воле. Да, женщина существо одноразовое и полностью подчиненное мужчине, — от нее требуется преданность, забота и вдохновение. Когда она выполняет свою функцию, то есть приносит себя в жертву моему таланту, мне приходится создавать новую. Да, я создал женщину, но и тебя, медведь, я тоже создал. Да, возможно это устаревшая система ценностей, требующая переосмысления. Да, возможно феминизм важен, — но мне, признаюсь, все равно, ведь это фильм о Матери Природе с ее точки зрения. У меня нет самоиронии, говоришь? Да, я читал ровно одну книгу в своей жизни — Библию, поэтому во всех моих фильмах есть библейские аллюзии. Библия — это сакральный текст, над ним нельзя шутить или иронизировать. Но ведь сложно не заметить бездну моей самоиронии. В этом фильме я предстаю полным мудилой, ха-ха-ха! Разве не смешно?»

«Пожалуйста, остановись! — взмолился окончательно пришедший в ужас медведь, — Ты победил, Даррен! Я сдаюсь в плен Сьюзан Сонтаг и отказываюсь от интерпретации! Я не знаю, что за херня здесь происходит». Но режиссер-визионер все не унимался, и объяснял, объяснял, объяснял… Тогда медведь побрел назад, сквозь футуристический морок, на поиски самой первой горящей машины, которую увидел. Он шел и думал о том, нахрена нужны библейские аллюзии в фильме о том, как отстойно быть женой известного писателя. О том, зачем надо было растягивать его короткий анекдот на целых два часа. О том, почему он, медведь, должен задумываться о глобальных проблемах, необаятельно волнующих Даррена Аронофски, когда ему гораздо интереснее думать о другом. Например, о частном и публичном в жизни творческого работника. О том, что если заткнуть уши и не слушать, что там вещает с табуретки автор, это довольно-таки смешной анекдот. Скажем так, о разрушительной силе тщеславия. А можно и не слушать, и не задумываться, и даже не интерпретировать, — и тогда любой фильм Даррена Аронофски окажется лучше, чем он есть на самом деле.