паша никулин

Страх отсутствовать в светском измерении, страх наконец оказаться с собой наедине и не смотреться в бесконечные корпоративные зеркала выгодных публичных нарративов, страх невидимости мешает институциональным агентам понять, каким потрясающим могуществом невидимость может обладать и какой освободительный потенциал может быть заложен в молчании. Нельзя молчать о несправедливости, но существуют условия, в которых я могу делать молчание политическим инструментом: «я буду говорить только в присутствии моего адвоката». (К тому же, что я могу сказать, когда сидящий со мной за столом собеседник не позволяет мне закончить ни одной фразы?) «Сегодня самые важные вещи хотят оставаться невидимыми. Любовь невидима. Война невидима. Капитал невидим», — утверждается в смешной и серьезной инструкции Хито Штейерль «Как не быть увиденным: чертовски дидактический образовательный файл .MOV». «Свобода — не данность, и уж тем более она не предоставляется каким-либо «естественным» путем. Конструирование свободы предполагает не меньшую, а большую степень отчуждения; отчуждение — это труд над конструированием свободы», — утверждает «Манифест ксенофеминизма».

Хито Штейерль. «Как не быть увиденным. Чертовски дидактический образовательный файл .MOV». 2013

Хито Штейерль. «Как не быть увиденным. Чертовски дидактический образовательный файл .MOV». 2013

Еще в 1993 году, задолго до того, как тотальное наблюдение стало популярным в исследованиях мотивом, Пегги Филан в своей знаменитой работе о политиках перформанса написала: «Текущее противоречие между “политиками идентичности» и психоаналитическим/ деконструктивистским недоверием к видимости как источнику единства и целостности должно быть пересмотрено, если не снято вовсе. В то время, как левые посвящают все больше энергии политикам видимости, меня все сильнее беспокоит забвение проблем видимости, которые были столь успешно артикулированы феминистическими теоретиками кино 1970-х и 1980-х. Мое предложение заключается не в том, чтобы сделать перманентную невидимость «надлежащей» политической повесткой для тех, кто лишены прав, но в том, что бинарная оппозиция силы видимости и бессилия невидимости обманчива. Неотмеченность владеет настоящей силой; и визуальная репрезентация как политическая цель имеет серьезные ограничения. Видимость — ловушка […]; она взывает к наблюдению и власти; она провоцирует вуайеризм, фетишизм, колониалистскую/ империалистсткую жажду обладания. Но все же она сохраняет некоторую политическую привлекательность. Политики видимости имеют практические последствия; можно провести соединительную линию между практикой (возможностью для кого-то быть прочитанным и увиденным) и теорией (если вы на виду, «им» сложнее вас игнорировать, конструировать карательные критерии); совместно они имеют репродуктивный потенциал. Тогда как здесь присутствует глубоко этичное желание иметь более инклюзивный ландшафт репрезентаций, и благодаря повышенной видимости недо-представленные сообщества могут стать сильнее, условия такой видимости часто истощают потенциальную силу этих идентичностей. Необходимо вырабатывать отношение к силе видимости куда более нюансированное, чем то, которое в данный момент задействует левые» [13]. Видимость, которую обеспечивает идентификация с местом, отведенным тебе как представителю (гендера, цвета кожи, политического сообщества, национального государства, поколения) — даже и тем более с благими намерениями — сомнительное достижение по сравнению с видимостью, приходящей как место вне гендера, цвета кожи, вне политического сообщества, национального государства, поколения. Такая видимость обретается посредством невидимости, мерцающего присутствия, которое не способны уловить камеры наблюдения, и которое трансформирует порядок вещей изнутри. В повести «Рина Сполингс”, написанной коллективным автором Bernadette Corporation, есть пассаж, который красиво иллюстрирует это движение: «Уменьши себя.