Митя

Дело, говорят, было так:

Пугачев проезжал ее усадьбой, струхнула старушка и вышла его величество звать хлеба-соли откушать.

— А что, какова она у вас, православные? — спросил государь-казак мужиков.

— Не хотим, ваше царское величество, греха на душу брать, мы барыней завсегда довольны, мать нам родная.

— Хорошо, старушка, пойду к тебе, выпью твоей водки, благо народ хвалит.

Старуха угостила чем могла. Пугачев простился с ней и пошел садиться в сани. Народ его ждал. Лица были недовольны.

— Али просьба какая, говори смелей?

— Да что же, твое царское величество, при чем же мы-то..., то есть останемся?

— А что?

— Да ведь вот ты, батюшка, был там-то, помещика-то повесил, да и детенышей-то его, вот и там-то... ну а мы-то как?

— Да ведь вы же говорите, что больно хороша ваша старуха.

— Оно точно, твое величество, она добрая женщина, да ведь все же лучше порешить.

— Ну, братцы, коли хотите, как хотите, пожалуй, и порешим.

— Жаль-то жаль, но делать нечего, — говорили мужички, отправляясь за старушкой, спокойно убиравшей посуду на радостях, что царь ее простил, и, к крайнему ее удивлению, повесили ее на перекладине.