Записки Егора Погрома

Сука, я аж представляю себе это, из головы не могу выкинуть. Что вот зовут тебя, скажем, Жора Перепелка. И стоишь ты у холодильника, естественно, «Минск». И перед тобой такой советский жестяной бидон, а в нем сметана, и ты так жирненько-жирненько переливаешь сметану половником из бидона в литровую банку (почему литровую? Меньше нет, это же Белоруссия!). И сам такой: «Куда бы сходить пожрать сегодня, в блинную или хинкальную? Хинкальная она подороже, конечно, будет, но мне сегодня как раз зарплату - три ведра картошки - выдали, надо себя побаловать! Ой, пожру сегодня, ой, жирненько наверну хинкалей-то со сметанкой, а потом в тракторную - кататься!» Ну и, значится, закрываешь ты банку со сметаной полиэтиленовой советской крышкой, облизываешь пальцы, суешь банку в советскую авоську, денег не забываешь взять четыре клубня, и выходишь из дома в хинкальную. Весь такой в предвкушении идешь, значится, а в голове картины типичной белорусской народной жизни проносятся: голый Лукашенко в картофельном поле, голый Лукашенко в картофельном поле на тракторе, голый Лукашенко в картофельном поле на тракторе, с ним прицеп хинкалей и цистерна-прицеп со сметанкой, и все они катаются, и хохочут, и аж слышно, как в цистерне сметана булькает... Ммм, ухрямба! Или как там на мове «хорошо»? Пусть будет «ухрямба».

Ну и вот доходишь ты, значится, до хинкальной, а там прямо на двери объявление: «Пшекам, собакам, жидам, кацапам и со своей сметаной вход воспрещен».

И ты такой: «Что?!» И ты такой: «Каак?!» И ты такой «Господи, за что?! Господи, почему ты оставил меня?! Господи, ты же понимаешь, что поэзия после хинкалей без своей сметаны больше невозможна! Господи!!!»

И в сердце такие пустота и боль, как будто шкварки для картошки со шкварками сгорели. И ты достаешь свой клубень последней модели и негнущимися пальцами начинаешь набирать пост в «Однотракторниках»...