Холмогоров

Дебютировал в журнале "Новый мир" с эссе о Солженицыне, выходящем в юбилейном номере к столетию писателя в главном "его" журнале, где опубликована была подавляющая часть ранних и поздних его вещей. Кстати, дебютировал в том же возрасте, что и дебют там самого Солженицына.

А центральная вещь литсекции номера - повесть Игоря Вишневецкого, одного из лучших живущих русских прозаиков. Игорь Георгиевич четверть века назад учил меня в школе теории литературы. Вот такая вот историческая рекурсия.

Процитирую самое начало своего эссе...

УЛИЦА СОЛЖЕНИЦЫНА

Большую часть жизни я прожил окнами на улицу Александра Солженицына. Разумеется имени писателя тогда на её табличках не было – она называлась Большой Коммунистической и была самой некоммунистической улицей в Москве. На километр, вплоть до Андроникова монастыря с музеем древнерусского искусства имени Андрея Рублёва, протянулись ампирные усадьбы с античными рельефами, доходные дома со львами, модерные особняки с мозаиками. И только синий рогатый троллейбус, привозивший из школы на Заставе Ильича, напоминал о том, что на дворе всё еще ХХ век, а не уже XIX.

Парил над всем этим старорежимным великолепием огромный купол церкви святого Мартина Исповедника. Деньги на строительство дал чаеторговец В.Я. Жигарев, торговавший с Китаем и дослужившийся до поста московского городского головы – один из тех, о ком Солженицын вспомнит в одном из выступлений, объясняя, почему России не нужно «учиться» у Запада рыночной экономике. «Россия дореволюционная была полна деловой инициативы, свободы выбора деятельности и занятий. У нас цвела торговля, цвела промышленность… Русское купечество существовало уже в XVI веке… Те купцы торговали с Китаем, и с Дальним Востоком, и на Аляске они были…» .

«Большая Алексеевская», как называлась улица до революции, была средоточием этого купеческого, делового, практического и, в то же время, богомольного сословия. Именно здесь между усадьбой купчихи Пелагеи Кононовой, домом 11, и особняком ещё одного городского головы – И.А. Колесова, домом 13, и нашлось у Москвы место для памятника Солженицыну.

«Солженицын — наш славянофил. Между тем он с головы до ног — немец; он Штольц среди Обломовых. Точность распорядка по минутам; работа, работа, работа; цель, цель, цель; расчет, расчет, расчет…» – рассуждала в дневниках Лидия Корнеевна Чуковская и заключала «во всем этом ничего русского» . Это, конечно, не так, - миф о непрактичности и лени русского человека интеллигенция списала с себя и перенесла на весь народ.

Солженицын же был обломком совершенно другого сословия, - уничтоженного большевицкой властью под корень – русских горожан. Социолог, возможно, употребил бы варваризм «бюргеров». Это купцы, мастеровые, предприниматели, инженеры – иногда потомственные, иногда едва поднявшиеся сами из сельских низов, как дед Солженицына Захар Фёдорович, но уже усвоившие этический сплав из прагматизма и честности: «Нэ так, як вы, хозяйнував: / Сам жив — и людям жить давав. / А шоб уси равны булы — / Того нэ будэ николы» .