Холмогоров

Различие в исторической конструкции русской и немецкой национальной мысли в эпоху их созревания в XIX веке проистекает из очень простого источника.

Немцы были одним этносом расчлененным на множество государств. Главное что их связывало - общность генетического происхождения. Чуть менее - история и язык (проблема диалектов). Совсем не связывали религия и государственность. Немецкий националист обязан был стоять выше религии и быть антипатриотом (по крайней мере за пределами двух государства гегемонов - Пруссии и Австрии, причем в многонациональной Австрии всё было сложно).

Соответственно конструкция немецкого национализма основывалась на идее трансграничного единства сыновей единого этноса при помощи своего национального суверенитета, осуществляющего политическое единство.

Русские были этносом подавляющая часть которого была охвачена границей единого Отечества (за пределами была лишь Галиция о которой еще мало вспоминали). Соответственно объединяющая этническая рамка была тавтологией, она ничего вообще не объясняла. Зато внутри границ единого Отечества русские сталкивались с тем, что наряду с нами в том же отечестве живут представители других этносов, других религий, других культур и цивилизаций, да и сам этнос цивилизационно расколот между простым народом и совокупностью духовных иностранцев - дворянством. Соответственно, перед русскими вставал вопрос цивилизационной, культурной, а по возможности и религиозной ассимиляции тех, кто находится в том же Отечестве. Вопрос о том, как сделать если не всех, то значительную часть их природными патриотами.

Соответственно конструкция русского национализма строилась на державном патриотизме, форсировании православия и общих культурных черт, которые должны _перекрывать_ этничность и быть выше голоса крови. "Народный суверенитет" в этническом смысле был бессмыслен, поскольку потенциальная нация как гражданское сообщество должна была быть намного больше числом русской нации как этноса. Самодержавие было той рамкой, которая создавала Отечество - рухнет оно и Отечество тоже рассыплется (так оно и произошло, и большевистская пересборка была лишь неумелым склеиванием обломков). Конечно были пограничные среды, где сталкивались как раз русский и немецкий национализм - это Прибалтика. И там немецкая этническая трансграничность актуализовала русскую реакцию в виде: наш этнос должен быть хозяином нашей империи. При столкновении же с поляками такой актуализации не происходило, поскольку этносы были близкими с переходной западнорусской зоной. Актуализация была другая: наша держава выиграла спор за главенство в славянском доме - подчинитесь, слейтесь все в русском море.

Перед глазами у русских был, конечно, еще французский национализм, который был не национализмом вовсе. Франция мыслила себя через универсальные культурные притязания, как мировая политическая и культурная империя, корни которой были в Риме, Каролингской монархии, в культурной гегемонии Франции в Европе. Можно ли считать к примеру Наполеона французским националистом? И французская Nation как политический суверен строилась на универсалистских притязаниях на универсалистский же суверенитет. То есть эта модель русским совсем не подходила. Сами же французы вынуждены были скрепя зубами отказываться от своего универсализма и этнизироваться после того как в 1870 году их разгромила этническая рождающаяся империя - Германия. После этого у французов образовалось этническое самосознание, этническая ущемленная гордость (память об Эльзасе и Лотарингии), ассоциация себя не со всеобщим разумом и универсальными началами, а с особым историческим путем. На место Вольтера пришла Орлеанская Дева.