Холмогоров

По поводу того позора, который сотворила госпожа Рамазанова с текстами Бродского...

https://360tv.ru/news/tekst/dzhozef-bez-kalliopy/

Перед нами не положенное на музыку стихотворение Бродского, а именно «песня на стихи», с довольно странной компоновкой — соединены вместе крошечный фрагмент озорного эротического стихотворения «Румянцевой победам» и выдержки из натурфилософских глубоко пессимистических «Новых стансов к Августе», объединенных временем и местом написания — ссылкой в деревне Норинская. Это как если бы кто-нибудь спел что-то вроде: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный / Я разлюбил веселую любовь / Вознесся выше он главою непокорной / Кто раз любил, тот не полюбит вновь». Произведение Земфиры же может быть интересно, на мой взгляд, прежде всего культурологам. И не столько своим «сложеньем» неслагаемого, сколько вычитанием невычитаемого. Перечень того, что опустила из обоих стихотворений госпожа Рамазанова, многократно превосходит довольно жалкий и безликий список оставшегося. А остался, в сущности, набор общих мест дискурса абстрактно интеллигентской депрессухи (то есть того, что Бродский всю жизнь категорически ненавидел)...

Бродский как последний поэт Российской Империи или, напротив, первый пророчествующий второй ее волны — это вообще интересная тема, которую мы только начинаем осознавать (и я постарался внести некоторый вклад в ее раскрытие). «Румянцевой победам» — это тот же мотив, помноженный на горький юмор послания с берегов ссылочной Сухоны на берега Невы. И заголовок, отсылающий к надписи на румянцевском обелиске на Васильевском острове (том самом, на котором в тот момент поэт планировал умирать): «Румянцева победам»...

Чтобы как-то ослабить навязчивость и напор внезапных эротических признаний, и следует в стихотворении заключительная ссылка на развязавший язык коньяк, видимо, привезенный Евгением Рейном, посетившим поэта в Норинской в сентябре. Представить себе, что этот коньяк на приделанных Земфирой ножках заживет своей жизнью и убежит в «Новые стансы к Августе» было совершенно дико. Однако ж слушают и еще похваливают.

В этом смысле запись Земфиры — настоящий симптом культурного разрыва, если не сказать пропасти, между двумя Бродскими.

С одной стороны, русский поэт Иосиф Бродский, последний в плеяде великой классической традиции, объединившей Золотой и Серебряный века нашей поэзии, — тонкий небанальный философ, мастер поэтического афоризма, любитель античности и заинтересованный наблюдатель империи, защитник ее большого пространства как порождающего поэзию (именно отсюда его знаменитый памфлет «На независимость Украины» — сепаратность и жлобство не могут рождать стихи).

С другой — глобальный Джозеф Бродски, лауреат Нобель Прайс (не хуже Алексиевич), любимец тусовочной молодежи, писавший непонятные и заумные тексты с переносом строки, из которых смутно помнится что-то про «не выходи из комнаты». Этому второму Бродскому еще и поставили памятник на бульваре с задранным кверху носом, отличающим его от составляющих фон людей без лица.