Холмогоров

Поразмышлял над феноменом современной ксенофобии, о том чем городская ксенофобия отличается от деревенской, и о недавнем заявлении псевдосоциологов из Левада-центра, что в России наблюдается беспрецедентный всплекск ксенофобии.

https://360tv.ru/news/tekst/my-stali-ksenofobami-sotsiologiinoagenty-vveli-rossijan-v-zabluzhdenie/ «Славянская семья без детей снимет квартиру» и т. д. Арендодателей, конечно, не интересует состав крови квартиросъемщиков и точно ли их прапрапрапрапрапрабабушки носили височные кольца. Им важно, чтобы квартира сохранялась в приличном состоянии, не превратилась в общежитие для целого кишлака, никто не жарил шашлыков на балконе под песню «Черные глаза», а не заплатив, не стал угрожать «позвать братьев» и размахивать ножом...

Городская «ксенофобия» — это достаточно дружное давление общества на индивидов и группы с целью принудить их придерживаться таких правил поведения, которые делают совместную жизнь с ними в одном городском пространстве комфортной, предсказуемой и бесконфликтной.

И эта «ксенофобия» работает. К примеру, много лет нас возмущал широко распространившийся среди мигрантов из Средней Азии обычай кровавых жертвоприношений на Курбан-Байрам. Чудовищные, непредставимые для современного города картины вызывали страх и отвращение.

Давление возмущенного общества дало свои результаты — власти Москвы и Подмосковья добились упорядочивания этой практики, и теперь совершать свои обряды мусульмане могут беспрепятственно, при этом кровавыми жертвами никого не шокируя. Градус напряжения спал. Спал именно потому, что общество проявило «ксенофобию» и добилось соблюдения принятого в цивилизованной городской среде нашей страны стандарта. Казалось бы, как еще решать такие вопросы?

Однако наметившаяся на Западе на рубеже XX и XXI веков идеология «толерантности» и «мультикультурности», к сожалению, навязываемая и у нас, предлагает решать их совершенно иначе. Даже самые странные жизненные практики тех или иных групп и меньшинств, в том числе затрагивающие и задевающие интересы других людей, предлагается считать нормальными проявлениями их «особенностей», по отношению к которым остальные должны проявлять «терпимость».

Хуже того, доктрина толерантности, по сути, позволила считать «культурными особенностями», требующими уважения, заурядные преступления, такие как избиение жен и детей мужьями, повышенную уличную агрессивность, кровную месть, чудовищные обычаи, типа «женского обрезания». Одновременно представителям меньшинств разрешается в этой системе абсолютная нетолерантность к обычаям и культуре большинства (точнее бывшего большинства), которые подавляются со ссылками на «оскорбление чувств» меньшинств. При этом, защищаясь от подобной мультикультурной агрессии, городское общество вынуждено уже апеллировать не к общей норме цивилизованного общежития, а к своим собственным «культурным особенностям», прибегать к стратегии меньшинства. Иными словами, не только гости европейских столиц сохраняют свой «деревенский» уровень ксенофобии, но и тип ксенофобии самих горожан аграризуется. Вместо мягкого принуждения к следованию принципам цивилизованного общежития они вынуждены, иногда с оружием в руках, защищать «свою территорию». Европа, как показали события в немецком городе Хемнице 27 августа, вступает в эпоху своих «Манежек» и «Кондопог», причем полиция оказывается практически на стороне пришельцев.