Culture Crab

У социально значимого искусства часто есть проблема с немассовостью; очень сложно что-то важное сделать увлекательным, еще сложнее найти грань между увлекательностью и важностью, и «Психоз» эту грань не держит: текст Кейн тут по сути превращается в роскошный и красивый, но цирк. Форма довлеет над содержанием, что чувствуется и в небрежном обращении с текстом: иногда его попросту не слышно из-за перекрикивающих друг друга в экстазе перформанса актеров. Плюс перевод — он не то чтобы плохой (хотя, конечно, «literary kleptomaniac» это не «литературный клептоман», а «I can’t go on» это не совсем «я не могу идти дальше»), он слишком буквальный. Несправедливо было бы критиковать самих переводчиков, проблема в самом факте перевода: как я уже говорил, практической пользы у текста немного, а вот поэтической красоты — полно, и она в максимально дословном переводе теряется. В идеале примерно половину «Психоза 4.48» нужно не переводить, а переписывать, чтобы на русском эти слова имели такой же сокрушительный вес, как в оригинале. В строчке «But you have friends, what do you offer your friends to make them so supportive?» есть и поэтическая складность, и паническая мощь, в «У тебя есть друзья, чем ты для них полезен?» этого нет (это не дословная цитата из перевода, но примерно так). Красоту слов «Психоз» сублимирует красотой формы, а красоту формы находит в неограниченных ресурсах — видеоарт, 19 актеров, танцы, костюмы. Проблема депрессии тем временем все актуальнее и для мира в целом, и для России в частности, даже название «Психоза 4.48» перекликается с недавним нашумевшим расследованием о подростковых самоубийствах, в котором было описано, как дети просыпались в 4:20 утра, чтобы делиться суицидальными мыслями; у Кейн же 4:48 было временем, когда она так же просыпалась по ночам и не могла заснуть, оказываясь в плену собственного больного сознания. Вокруг «Психоза 4:48» во времена его первых постановок велась дискуссия о том, можно ли его вообще ставить, стоит ли облагораживать предсмертную записку больного человека и есть ли польза от того, чтобы очутиться в больной голове — работает ли это больше как вирус или как вакцина. Дискуссия эта актуальна и для сегодняшней России, но «Психоз» ее будто игнорирует, ему важнее его качества как эффектного макабрического перформанса, у него есть неограниченные ресурсы для реализации этих качеств, и он с избытком их использует, устраивая на сцене театра Станиславского такое же визуальное безумие, какое пару месяцев назад московские власти устроили в паре шагов от него, на Пушкинской площади. Непонятно, случайна ли эта рифма или намеренна, но определенную ценность представлению она точно придает, делает его про здесь и сейчас, про город, в котором слова и смыслы подменяются вливанием ресурсов в красоту, которой прикрывается самое настоящее клиническое безумие.