Culture Crab

Побывал вчера на прогоне «Психоза» Зельдовича в «Электротеатре», это постановка «Психоза 4.48» Сары Кейн; предсмертной записке, в которой покончившая собой Кейн попыталась доступно передать, что происходило в ее погруженном в депрессию сознании перед самоубийством.

Не могу сказать, что мне сильно понравилось, но в то же время и не стану отговаривать — постановка получилась очень показательной, только в отношении не текста Кейн, а обстановки, в которой она сделана: современной Москвы в целом и самого «Электротеатра» в частности. Собственно, качество, которое «Психоз» (давайте условимся так: когда пишу «Психоз» — это про постановку, когда «Психоз 4.48» — про текст) передает — это избыточность. Очень точное и меткое для посткапковской Москвы качество — с этим всем фанерным искусством на бульварах и так далее.

«Психоз 4.48» — не то чтобы разъяснение депрессии в целом, но достоверное погружение в единичный случай самой Кейн, экскурсия в потемки ее души со всем подобающим дискомфортом такого исследования. Как предсмертная записка текст работает идеально, как дидактический материал — уже хуже, но и выбирать искателям такого материала особо не из чего, а на момент написания в 1999 году вариантов было еще меньше. Есть, конечно, ценные наблюдения: например, о том, как часто Саре говорили, что она не виновата в своей депрессии. И она, без того это хорошо понимая, начинала чувствовать себя виноватой, потому что чаще эта фраза означает «ты не виновата, но ты потакаешь». И другой момент, когда люди пытаются объяснить, почему Сара резала запястья, споря не с ней самой, а каким-то воображаемым оппонентом: «Ты сделала это, чтобы снять напряжение? Так вот, — победно заключают, — это не помогает снять напряжение!» Это примерно вся практическая польза, которую можно извлечь из «Психоза 4.48», но есть еще и художественная — это просто очень красивый текст, и тем он страшнее, когда красота слова служит безусловному мраку. Красота тут подменяет логику и делает свои выводы, силой слова подводит к исходу Кейн как к единственно верному.

Вообще, текст устроен так, что играть его может разное количество человек: это все единый внутренний монолог, пусть иногда и разыгранный по ролям (тогда это внутренний диалог). Чаще останавливаются на минимально необходимых трех актерах, иногда аутентично устраивают театр одного, у Зельдовича же на сцене 19 человек плюс громадный видеоарт, сделанный группой AES+F. Каждая из 24 секций оригинального текста разыграна в разных манерах и стилях, есть и упомянутый минималистичный театр одного актера, и действительно мощная сцена с отсылками к кавайной культуре с участием толпы медсестер. Видеоарт же содержит, среди прочего, гигантских тараканов с сиськами и лисичек (в смысле, грибы) с вагинами — это к слову о посткапковской Москве и ее бульварах.