check your age privilege

Получила фидбэк на пост о женском обрезании, вот такой:

«Читаю ваш канал давно, мне всегда очень нравились посты. Но тот, что про женское обрезание что-то задел. Прошу прощения, что заочно предполагаю вашу этническую принадлежность, однако мне кажется, что есть какие-то вещи, с которыми сталкиваются женщины так называемого «восточного происхождения» и о которых надо говорить. В одном из эпизодов «Адам портит все» африканский ученый рассказывает о том, как в странах золотого миллиарда кадры с бегающими босиком темнокожими детьми используются в качестве «poverty porn». То есть берутся случаи какой-то совсем крайней бедности, и это преподносится как норма для того, чтобы сердобольные европейцы раскошелились на «благотворительность», из которой большая часть пойдет в карман компании, а меньшая - еще и разрушит зачатки местной экономики. Я не думаю, что эту аналогию стоит воспринимать очень буквально, но иногда возникает ощущение, что в фем движении истории про женское обрезание используются как своего рода «patriarchy porn». Боль реальных покалеченных женщин коммодифицируется, паровоз «угнетенная женщина востока» набирает ход, а остановить его очень сложно. Мне в лицо выдавали открыто расистские вещи, вроде того, что людей некой гомогенной восточной культуры, раскинувшейся от Марокко до Китая, не следует пускать в Европу, а не то они угнетут всех европейских женщин и ЛГБТ (привет, это пишет «восточная» ЛГБТ-женщина). Возмутившись этим, я автоматически становилась сторонницей женского обрезания и других «императивов восточной культуры». Одна известная феминистка буквально назвала женщин в чадре «мешками картошки». Я не могу говорить за женщин, которых подвергли этой бесчеловечной процедуре. Их голос нельзя отнимать. В стране, откуда родом мои родители, никогда не практиковали ничего подобного. В мире европоцентричного феминизма, где все угнетенные «восточные женщины» на одно лицо, это не имеет никакого значения. Я думаю, что эмансипация возможна без культурного империализма. Я не хочу, чтобы феминизм становится колонизующей практикой. Я не хочу, чтобы женщины, подобные мне и женщины, пережившие чудовищное насилие, становились «patriarchy porn». Мне хотелось бы, чтобы их услышали, а не свысока просвещали в современность. Мы хотим, чтобы нам оставили немного человеческого достоинства, его и так не хватает».