Бездуховная брань

Вот просто несколько крипотное видео, которое я снял в одном кишлаке на Памире на границе с Афганистаном. Очень странное место, 3500 м над уровнем моря, сухие, как щепотью насыпанные конические горы, в окрестностях - развалины какой-то запредельно древней зороастрийской крепости и бешеная река Пяндж, размалывающая танки на своих порогах как сухую булку-слойку. А внутри кишлака - самые сейсмоусточивые дома планеты, спокойно выстоявшие и шестибалльный толчок в 1989 году и хаитскую катастрофу 1949 года, от которой сломалась там одна гора. В домах там нет понятия "пол". Внутренность дома просто предсталяет собой чередующиеся по высоте платформы с коврами, ходить можно почти по всем, но не всем. Есть нестрогие гендерные запреты по передвижению в жилье. В потолке - сложный двойной шестиугольник специального окошка под названием рецин, в "сенях" всегда пять резных колонн подпирают потолок, у кажой своё имя - Мухаммед , Али, Зухро, Хасан и Хусейн (по-моему, против часовой стрелки).

И везде, в каждом доме - огромные черепа архаров. Архар - это громадных рамеров дикий горный баран, с нереальными рогами, каждое - с колесо детского велосипеда размером. У моих друзей и хозяев дома, где я прожил в экспедиции в сумме пять недель, был ягнёнок-полукровка, которого овца прижила от архара на горном выпасе. Трёхмесячный ягнёнок был рыжий, лобастый и размером с взрослую овцу. В хлеву его не боялись только козлы и осел Мишка. Козлы не боятся никого, кроме хозяев, потому что они интеллектуалы в мире парнокопытных и овец презирают, а Мишка не боялся даже людей. Про мать Мишки было известно, что на летовке к ней, беременной Мишкой, подкрался волк, а она его схватила за горло зубами и держала так, пока утром не пришёл пастух. Говорят, волка сначала пришлось отрезать, а потом разжимать ей челюсти топором, чтобы она выпустила шмат шкуры. Ещё у них был мясной бычок, его никак не называли, потому что он был мясной, но я любил приводить его с выпаса и звал про себя Ганимедом. Ганимед был споконый, ласкучий телок-переярок, шатен мастью. Вести его с выпаса в августе было как тащить двухсоткиллограммовый замшевый чемодан на верёвочке. По пути мы проходили через абрикосовые сады, он хватал губами мягкие оранжевые паданцы с земли и хрустел потом ядрышком как огромная кофемолка. Где-то вот тогда я понял, что мне неинтересно сидеть и заниматься замечательным местным языком, бытующим по факту лишь в двух деревнях тут и одной - через реку в Афганистане. Во-первых, язык уже неплохо описала Пахалина в 1953 году, безумная женщина. Приехала сюда на ишаке, когда во всем регионе единственной дорогой было пешеее горное ответвление Шёлкового пути. То есть просто семитысячелетняя грунтовка с некоторым количеством скал. И вот она сюда приехала описывать язык, очень хорошо описала, я даже эту книжку вбил в википедию потом в сокращённом виде. Теперь там есть статья про малый язык Таджикистана, которая длиннее, чем статья про официальный язык Таджикистана.

А тут в каждом втором доме стоит её грамматика как первое свидетельство подлинной национальной самости. До сих пор в этом крошечном народе её вспоминают добрым словом пожилые женщины, видевшие её в ауле только в раннем детстве. А мне интереснее гулять с Ганимедом. Или смотреть на волчье говно.